Управление временем или одна яркая жизнь

Что бы там ни говорилось, интеллект и душа человеческая обладают особым свойством излучения - помимо поступков, помимо слов, помимо всех известных законов физики... Чем значительнее душа, тем сильнее впечатление.
/Гранин Д.А./

Вскоре я убедился, что не знал Любищева. То есть я знал, я встречался с ним, я понимал, что это человек редкий, но масштабов его личности я не подозревал.

Который раз жизнь учила меня ничего не откладывать...

Любищев не боялся оспаривать какие угодно авторитеты - Дарвина, Тимирязева, Тейяра де Шардена, Шредингера... Всякий раз доказательно, неожиданно, думал оттуда, откуда никто не думал. Видно было, что он ничего не заимствовал, все было его собственное, выношенное, проверенное. И говорил он собственными словами, в их первородном значении.

Я не собираюсь популярно пересказывать его идеи, измерять его заслуги. Мне интересно иное: каким образом он, наш современник, успел так много сделать, так много надумать? Последние десятилетия - а умер он восьмидесяти двух лет - работоспособность и идеепроизводительность его возрастали. Дело даже не в количестве, а в том, как, каким образом он этого добивался.

"Все, о Люцилий, не наше, а чужое, только время наша собственность, - писал Сенека. -

Природа предоставила в наше владение только эту вечно текущую и непостоянную вещь, которую вдобавок может отнять у нас всякий, кто этого захочет... Люди решительно ни во что не ценят чужого времени, хотя оно единственная вещь, которую нельзя возвратить обратно при всем желании.

Деловой человек наращивает скорости, внедряет ЭВМ, переделывает универмаги в универсамы, печатает газеты фотоспособом, он и говорить старается лаконичнее, уже не пишет, а диктует в диктофон, а дефицит времени увеличивается. Не только у него - цейтнот становится всеобщим. Недостает времени на друзей, на письма, на детей, нет времени на то, чтобы думать, чтобы не думая постоять, в осеннем лесу, слушая черенковый хруст облетающих листьев...

Он постоянно хронометрировал себя. Любое свое действие - отдых, чтение газет, прогулки - он отмечал по часам и минутам.

У Любищева была подсчитана "стоимость" каждой статьи. Каким образом шел этот подсчет? Оказывается, никакого специального подсчета не было - его система, словно компьютер, выдавала ему эти данные: на статью, на прочитанную книгу, на написанное письмо - буквально все оказывалось сосчитанным.

...И времени стало меньше, и цена на него поднялась. Самое дорогое, что есть у человека, это жизнь. Но если всмотреться в эту самую жизнь поподробнее, то можно сказать, что самое дорогое - это Время, потому что жизнь состоит из времени, складывается из часов и минут.

Хорошо ли это - так жестко запрограммировать свою жизнь. Ограничить. Надеть шоры. Упустить иные возможности. Иссушить себя...

А вот оказывается, и это примечательно, что судьба Любищева - пример полнокровной, гармоничной жизни, и значительную роль в ней сыграло неотступное следование своей цели. От начала до конца он был верен своему юношескому выбору, своей любви, своей мечте. И сам он себя считал счастливым, и в глазах окружающих жизнь его была завидна своей целеустремленностью.

Понадобились годы, чтобы понять, что лучше было не удивлять мир, а, как говорил Ибсен, жить в нем. Лучше и для людей, и для той же науки.

Все его планы, даже самый последний, пятилетний план, составлялись им из предположения, что надо прожить по крайней мере до ста лет.

Но до этого далеко - пока что он стремится использовать каждую минуту, любые так называемые "отбросы времени": поездки в трамваях, в поездах, заседания, очереди...

Еще в Крыму он обратил внимание на гречанок, которые вязали на ходу. Он использует каждую пешую прогулку для сбора насекомых. На тех съездах, заседаниях, где много пустой болтовни, он решает задачки. Он устанавливает, что на малые расстояния: два-три километра - лучше ходить пешком, не тратя времени и нервов на ожидание транспорта. Пешком выгоднее и потому, что все равно необходимы прогулки.

Утилизация "отбросов времени" у него продумана до мелочей. При поездках - чтение малоформатных книг и изучение языков. Английский язык он, например, усвоил главным образом в "отбросах времени". Но "отбросов" по мере использования оставалось все меньше. А между тем времени требовалось все больше.

Поздно, но он начинает понимать, что ему не обойтись без истории, без литературы, что зачем-то ему необходима музыка...

Надо было изыскивать все новые ресурсы времени. Ясно, что человек не может регулярно работать по четырнадцать-пятнадцать часов в день. Речь могла идти о том, чтобы правильно использовать рабочее время. Находить время внутри времени.

Практически, как убедился Любищев, лично он в состоянии заниматься высококвалифицированной работой не больше семи-восьми часов.

Планировать - значит подбирать время, создавать ритм, гармонию. На свежую голову, надо заниматься математикой, при усталости - чтением книг.

Надо было научиться отстраняться от окружающей среды, чтобы три часа, проведенные за работой, были чистой работой без пауз, - не отвлекаться, не думать о постороннем, не слышать разговоров сотрудников, звонков, смеха, радио...

Система могла существовать при постоянном учете и контроле. План без учета был бы нелепостью, вроде той, что совершают в некоторых институтах, планируя без заботы о том, можно ли выполнить этот план.

Надо было научиться учитывать все время. Деятельное время суток, "нетто", он принял за десять часов; делил его на три части, или шесть половинок, и учитывал с точностью до десяти минут.

Он старался выполнить все намеченное количество работ, кроме работ первой категории, то есть самых творчески насыщенных.

Первая категория состояла из главной работы (над книгой, исследованием) и текущей (чтение литературы, заметки, письма). Вторая категория включала научные доклады, лекции, симпозиумы, чтение художественной литературы, то есть то, что не являлось прямой научной работой.

"При составлении годовых и месячных планов приходится руководствоваться накопленным опытом. Например, я планирую прочесть такую-то книгу. По старому опыту я знаю, что в час я прочитываю 20-30 страниц. На основании старого опыта я и планирую. Напротив, по математике я планирую прочитать 4-5 стр. в час, а иногда, и меньше страниц.

Все прочитанное я стараюсь проработать. В чем заключается проработка? Если книга касается нового предмета, мало мне известного, то я стараюсь ее проконспектировать. Стараюсь на каждую более или менее серьезную книгу написать критический реферат. На основе прошлого опыта можно наметить для проработки известное количество книг".

"При серьезном отношении к делу обычно отклонение фактически проработанного времени от намеченного бывает в 10%".

Может, литература - его увлечение? Ничего подобного. Она - естественная потребность, любовь без всякого умысла. На участие в литературоведении он и не покушался. Это было нечто иное - свойство ныне забытое: он не умел просто потреблять искусство, ему обязательно надо было осмыслить прочитанное, увиденное, услышанное. Он как бы перерабатывал все это для своего жизневоззрения. Наслаждение и от Данте, и от Лескова было тем больше, чем полнее ему удавалось осмыслить их.

Замечательно то, что он пытался отвечать, не боясь ошибок. Ему нравилось не считаться с теми узаконенными ответами, какие имелись в школьных программах.

Надо было иметь известное мужество, чтобы в наше время позволить себе отдаться столь несерьезному, на взгляд окружающих, занятию. Мужество и любовь. Разумеется, каждый настоящий ученый влюблен в свою науку. Особенно же - когда сам объект науки красив. Но кроме звезд, и бабочек, и облаков, и минералов есть предметы с красотой, не видимой никому, кроме специалистов. Большей частью это бывает с отвлеченными предметами, вроде математики, механики, оптики. А некоторым удается увидеть свои объекты и вовсе с необычной стороны. Так, известный цитолог Владимир Яковлевич Александров с упоением рассказывал мне о поведении клетки, о том, что она, несомненно, имеет душу. Любищев был, разумеется, убежден, что наиболее этическая, нравственная наука - это энтомология. Она помогает сохранять лучшие черты детства - непосредственность, простоту, умение удивляться. Прежде всего он чувствовал это по себе, - и действительно, чтобы старый, почтенный человек, не обращая внимания на прохожих, вдруг пускался в погоню, через лужи, за какой-то букахой, для этого надо иметь чистоту и независимость ребенка.

Они и в самом деле чудаки. Некоторые из них по-настоящему влюблены в своих насекомых. Карл Линдеман говорил, что он любит три категории существ: жужелиц, женщин и ящериц. Ловя ящериц, он целовал их в голову и отпускал. "Видимо, почти то же он делал и с женщинами", - шутил Любищев.

Это всегда удивительно - ощутить вдруг предел, неподвластный логике, разуму, непонятный, необъяснимый духовный упор, воздвигнутый совестью или еще чем-то. "На этом я стою и не могу иначе".

Существует древняя поговорка: врач не может быть хорошим врачом, если он только хороший врач. То же с учеными. Если ученый - только ученый, то он не может быть крупным ученым. Когда исчезает фантазия, вдохновение, то вырождается и творческое начало. Оно нуждается в отвлечениях. Иначе у ученого остается лишь стремление к фактам.

В числе его любимцев были и Эйнштейн, и Кеплер, и Леонардо да Винчи. То есть - самые разные как бы типы ученых. В Леонардо нравилось Любищеву отрицанье догмата, какого-либо авторитета - и математический подход к разнообразным явлениям. Леонардо был религиозен, но Любищев отмечал, что религия толкала Леонардо не к созерцанию, а к творчеству.

Ах, что мы знаем об увлечениях и отвлечениях! Кто смеет говорить: "Человек должен быть таким-то". Откуда мы знаем? А если без этих отвлечении он не мог? Вспомните отвлечения Ньютона.

Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда. Что ж, астрология отвлекала Кеплера, мешала ему? Что было главное, а что лишнее? Кому судить об этом? Вагнер, например, ценил свои стихи выше, чем свою музыку. Но что, если он был прав и стихи помогали ему писать музыку и были для него тем самым дороже всего?..

Что нового можно сказать об этом, всем известном, явлении? Кто не любовался мохнатыми зарослями, которые рисует мороз на стеклах? Каждый открывал странное сходство этих рисунков с растениями, папоротниками, травой, с древесным миром. Но в один прекрасный зимний день появляется человек, который смотрит на эти узоры, откуда никто никогда не смотрел. Не сходство обнаруживает он, а закономерность сходства. Он делает всего-навсего один шаг дальше, начинает оттуда, где все удовлетворенно останавливаются. Закономерность сходства, а значит - общие законы строения и гармонии в естественных системах. Их можно выразить математически. Юлий Анатольевич Шрейдер - один из исследователей творчества Любищева - пишет, что в этой статье Любищев выдвигает две новые отрасли науки: теорию сходства и теорию "симметричных форм, не заполняющих пространство". Морозные узоры вдруг нежданно-негаданно дополняют общую картину мира, которую создает Любищев. Он берет материал для нее отовсюду, из самых обыденных, примелькавшихся явлении, он открывает новый, более глубокий уровень понимания - и обычное становится необычным. Для настоящего ученого источником открытия могут быть вещи самые ничтожные.

Софья Ковалевская занималась волчком - детской игрушкой - и по-новому решила задачи вращения твердого тела. Кеплер стал вычислять по просьбе виноторговца объем бочек. Его работа "Новая стереометрия винных бочек" содержала начала анализа бесконечно малых. Кантор размышлял над Святой Троицей и создал свою знаменитую работу - теорию множеств. Не из карточных ли игр родилась современная теория игр?..

...Он один из тех людей, кто сумел выйти за пределы своих возможностей. Здоровья не бог весть какого крепкого, он, благодаря принятому режиму, прожил долгую и в общем-то здоровую жизнь. Он сумел в самых сложных ситуациях оставаться верным своей специальности, ему почти всегда удавалось заниматься тем, чем он хотел, тем, что ему нравилось. Не правда ли, счастливый человек?

Кроме Системы у него имелось еще несколько правил:
"1. Я не имею обязательных поручений;
2. Не беру срочных поручений;
3. В случае утомления сейчас же прекращаю работу и отдыхаю;
4. Сплю много, часов десять;
5. Комбинирую утомительные занятия с приятными".

Меня поражала у Любищева смелость, с какой он обращался с плотью Времени. Он умел ее осязать. Он научился обращаться с пульсирующим, ускользающим "теперь". Он не боялся измерять тающий остаток жизни в днях и часах. Осторожно он растягивал Время, сжимал его, стараясь не уронить, не потерять ни крошки. Он обращался с ним почтительно, как с хлебом насущным; ему и в голову не могло прийти - "убивать время". Любое время было для него благом. Оно было временем творения, временем познания, временем наслаждения жизнью. Он испытывал благоговение перед Временем. Оказалось, что жизнь вовсе не так коротка, как это считается. Дело тут не в возрасте и не в насыщенности трудом. Урок Любищева состоял в том, что можно жить каждой минутой часа и каждым часом дня, с постоянным напором отдачи. Жизнь - долгая-предолгая штука. В ней можно наработаться всласть и успеть многое прочитать, изучить языки, путешествовать, наслушаться музыки, воспитать детей, жить в деревне и жить в городе, вырастить сад, выучить молодых...

Жизнь спешит, если мы сами медлим.

Любищев чувствовал себя счастливым человеком.

Отчего возникает ощущение счастья? У него - наверное, от полноты осуществления себя, своих способностей. Неудачник и счастье - не знаю, как это совмещалось. Может быть, он понял, что главное - это не результаты...

Но было одно постоянное занятие, на которое он "раскошеливался", - это на письма. Я не касаюсь писем родным и друзьям: сколь бы они ни были подробны, щедры - тут все понятно. Я имею в виду письма деловые и научные.

Письма были то немногое, чем Любищев мог практически помогать людям. Возможность помочь делала его нерасчетливым, он забывал о времени, выкладывался, не жалея себя. Его отзывы - это, в сущности, пространные рецензии. Он делал их бескорыстно, бесплатно.

Жизнь его нельзя назвать аскетичной. Все выглядело обыкновенно. Он занимался спортом. Плавал. Гулял. Мечтал купить новую пишущую машинку.

Не ожидая похвал, он научился сам воздавать себе должное. Система учета давала ему объективные показатели своего состояния. С гордостью он отмечал 1963 год как рекордный по числу рабочих часов - 2006 часов 30 минут! В среднем в день 5 часов 29 минут. А до войны получалось примерно 4 часа 40 минут! Он отчетливо понимал подлинную цену этим цифрам, он сам устанавливал свои нормы, сам следил за собою с секундомером в руке, сам награждал и сам наказывал себя.

...Ты сам свой высший суд; Всех строже оценить умеешь ты свой труд. Ты им доволен ли, взыскательный художник?

..Что это - упоение собой? Эгоизм? Нет, нет, это счастье осуществления самого себя. А человек, который осуществляет себя и живет в этом смысле для себя, приносит наибольшую пользу... В этом была требовательность к себе - не к другим, это мы умеем, а прежде всего - к самому себе.

Пока не встретится человек, у которого требования к другим и требования к себе совпадают. И тогда сразу чувствуется преимущество цельности. Вот почему мы так радуемся, видя среди ученых, философов, писателей, среди мыслителей, учащих жить,примеры высокой морали. Особенно богата этим история русской интеллигенции - тот же Владимир Вернадский, и Лев Толстой, и Владимир Короленко, и Николай Вавилов, и Василии Сухомлинский, и Игорь Тамм...

Превзойти свои возможности...

...Любищев за те же самые пятидесятые годы прочел больше книг, чем автор, и чаще бывал в театре, и прослушал больше музыки, и больше написал, наработал. И при всем этом-насколько лучше он понимал и глубже осмысливал то, что происходило. В этом смысле к Любищеву вполне можно отнести слова Камю: "Жить - это выяснять".

Автор вспоминает, как поразила его в самолете, летевшем через океан, в США, женщина, которая сидела и вязала свитер. Спицы позвякивали в ее руках. Петля цеплялась за петлю... Внутри межконтинентального времени струилось старинное, неизменное время наших бабушек. На печи сонно попискивали цыплята, светилась лампадка, пахло хлебом, все было как в детстве, в деревне Кошкино. А под крылом "Боинга" проносились Азорские острова...

Таким образом, время идет то медленнее, то быстрее, иногда оно останавливается, замирает.

Есть моменты, когда ход Времени чувствуется воспаленно-остро, оно мчится с такой скоростью, что только ахаешь, оглянуться не успел, и день куда-то провалился, и снова стоишь перед зеркалом бреешься, а бывает, оно мучает своей неторопливостью, вязкой медлительностью. Вдруг оно начинает тянуться, минуты вытягиваются нескончаемой нитью. От чего это зависит?

Насыщенность? Но есть ли тут связь? Когда время не замечаешь - когда много дел или же когда отдыхаешь? Заполненный работой день тоже может промелькнуть, а может и измотать душу медлительностью... Нет, тут случается по-всякому, и как-то не совсем ясно, от чего зависит скорость времени, что его подгоняет, а что его тормозит...

У большинства людей так или иначе складываются собственные отношения со Временем, но у Александра Александровича Любищева они были совершенно особыми. Его Время не было временем достижения. Он был свободен от желания обогнать, стать первым, превзойти, получить... Он любил и ценил Время не как средство, а как возможности творения. Относился он к Времени благоговейно и при этом заботливо, считая, что Времени не безразлично, на что его употреблять. Оно выступало не физическим понятием, не циферблатным верчением, а понятием, пожалуй, нравственным. Время потерянное воспринималось как бы временем, отнятым у науки, pacтраченным, похищенным у людей, на которых он работал.

Он твердо верил, что Время - самая большая ценность и нелепо тратить его для обид, для соперничества для удовлетворения самолюбия. Обращение со временем было для него вопросом этики. На что имеет человек право потратить время своей жизни, а на что не имеет. Вот эти нравственные запреты нравственную границу времяупотребления, Любищев для себя выработал. Любищев не зависел oт Времени и не боялся его.

Когда автор погрузился в стихию его Времени, он испытал счастливое чувство освобождения.

Это время было пронизано светом и покоем. Каждый день всей протяженностью поглощал самое важное, существенное - как зеленый лист впитывает солнце всей поверхностью.

Вникая в систему Любищева, автор увидел Время словно через лупу. Минута приблизилась; она текла не монотонным, безразличным ко всему потоком - она отзывалась на внимание, растягивалась, выявлялись сгустки, каверны, структура что-то означала, как будто перед глазами автора проявилось течение мысли, время стало осмысленным...

У Любищева времени всегда было достаточно. Времени не могло быть мало - любое Время для чего-то достаточно. Таким свойством отличалось его Время. И не только Время - это относилось ко всем жизненным благам: в молодости, когда Любищев был хорошо обеспечен, и в старости, когда он получал скромную пенсию, он одинаково не стремился иметь много, ему нужно было лишь необходимое. Необходимого ему всегда было достаточно, а достаточного, как известно, не бывает мало. Оно, необходимое, хорошо тем, что не тяготит, не бывает лишним, не надоедает, как не могут надоесть вода, хлеб, свет, стол...

Прожить нашу эпоху такой открытой жизнью - это редкость. Автор убежден, что проблема разумного, человеческого обращения со Временем становится все настоятельней. Это не просто техника экономии, проблема эта помогает понять человеку смысл его деятельности. Время - это народное богатство, такое же, как недра, лес, озера. Им можно пользоваться разумно, и можно его губить. Так легко его проболтать, проспать, истратить на бесплодные ожидания, на погоню за модой, на выпивки, да мало ли. Рано или поздно в наших школах начнут учить детей "времяпользованию". Автор убежден, что с детства надо воспитывать любовь к природе и любовь ко времени. И учить, как беречь время, как его находить, как его добывать.

Потому что каким душевным здоровьем надо обладать, чтобы чувствовать счастье от ежедневного преодоления. У нас, наблюдающих издали это непрестанное восхождение, все равно рождается чувство восхищения, и зависти, и преклонения перед возможностями человеческого духа. Подвига не было, но было больше, чем подвиг - была хорошо прожитая жизнь. Странность ее, загадка, тайна в том, что всю ее необычайность он считал для себя естественной. Может, это и была естественная жизнь Разума? Может, самое трудное - достигнуть этой естественности, когда живешь каждой секундой и каждая секунда имеет смысл.

То, что он получал от науки, было больше, чем он давал ей, и это было для него естественно, а для нас тоже странно, потому что, казалось бы, он все, что мог, отдавал науке.

Отрывки из книги "Эта странная жизнь"
автор Гранин Даниил Александрович,
лауреата Государственной премии СССР и премии Гейне,
Героя Социалистического Труда.